«Уездный город, бывший епархиальный, следовательно старинный, а потому, согласно этим двум качествам, со множеством церквей (до двух десятков счетом); река средняя, впадающая за три версты в большую. Это - Коломна. Крепость полуразвалившаяся, но с уцелевшею частью стен; уцелело также несколько башен и одни ворота с иконописью на них и с вечною лампадой. Как подобает старине, город потонул в легендах…»

«Региональные вести» начинают новый цикл статей, в создании которого приглашают принять всех желающих. «Охотники за легендами» - под такой рубрикой теперь вы сможете прочитать о легендах, бытующих на юго-востоке Московской области. Мы постараемся не только рассказывать вам о них, но и стараться вместе с вами понять, имеют ли эти легенды под собою реальные факты, или что подтолкнуло народ к их созданию.

Свои версии легенд, услышанные где-то бывальщины и небывальщины о родных местах присылайте нам по адресу: 140406, г. Коломна, ул. Октябрьской революции, д. 387 «а», офис 5 или по e-mail vesti@kolomna.ru с пометкой «Легенды».

Ну а пока – первая легенда.

Черт на башне

На берегу Москвы реки стояла башня коломенского кремля, называвшаяся в народе Мотасовой.

Почему такое странное название? А вот что говорит легенда.

Мол, сидел на ней черт несколько сот лет и мотал ногами. Вот и прозвали его Мотас. Почему, опять же спросите вы? А вот почему. Однажды пролетал мимо башни другой черт. Там, за речкой-то, монастырь стоял (и сию пору стоит – Бобреневский мужской монастырь). Мотас приятеля приветствует и расспрашивает: откуда, мол, и куда? Второй-то черт и говорит: «Да вот, бобреневских монахов соблазнял. Там кончил, теперь к вам в город решил податься». «Э, голубчик, - отвечал Мотас, - я тут уже четыреста лет от нечего делать мотаю ногами! В Коломне и нас с тобой поучат грешить! Так что уж ступай в Голутвин». (Не на станцию, конечно же, а в Старо-Голутвин монастырь, который стоит на стрелке Москвы-реки и Оки.)

Конечно, эта всего лишь легенда и нет под ней никаких реальных фактов. Впрочем… Вот что думал по этому поводу Гиляров-Платонов (чьей цитатой «Из пережитого» мы и начали эту статью), оставивший замечательные воспоминания о Коломне, в том числе – и эту легенду, рассказанную ему в детстве.

Поэзия для наслаждения и поучения

«Самоосуждение свойственно не одной Коломне, а вообще русским городам, особенно древним, происхождение которых затеряно. Замечательна эта народная черта. Не хвалятся, чем даже основательно хвалиться; не помнят героев, забывают о своих исторических заслугах, а помнят Божиих святых людей и им противопоставляют себя, как негодных и грешных; рассказывают, что город основан «на крови», взводят на своих предков небывалые преступления. Предания о начале городов полны такими сказаниями.

Вслушивался я в такие рассказы ребенком, хотя даже тогда не придавал им веры. Верит ли народ? Не думаю: и для него это поэзия, которою он наслаждается и поучается, не останавливаясь на вопросе об исторической верности.

Многое запамятовал, но вообще легенд слышал множество, и местного содержания, общего. Из последних некоторые, памятные мне по детству, напечатаны с легкими видоизменениями в известном сборнике Афанасьева, к сожалению, запрещенном. Запретили книгу, опасаясь соблазна. Но я спросил бы сберегателей народной веры: а кем и чем воспитывается народ, хотя бы и в вере? Нужно удивляться как еще сохранились в нем, хотя в полумифической оболочке, какие-нибудь ее искры. Священник, которого видит народ только при отправлении треб и как отправителя треб, менее других повинен в учительстве. Ему остается одна исповедь, но и в ней едва успеет он проронить несколько слов, при одновременном множестве исповедающихся, да и то если расположен идти далее механического отправления формальностей, указываемых требником. Отец, глава семьи, который вечно в работе и в заботах? Мать, бабушка - вот живые носительницы преданий, а легенды - кодекс христианской нравственности в поэтической оболочке. Тот, кому средства дозволяют читать легенды в печати, вне уже всякого соблазна, ибо настолько развит, что в состоянии отличить поэзию от истории. Между тем, если снять с легенд оболочку, мы найдем в них такую высоту, такую глубину христианского воззрения, которою преклоняешься. Опасаться глумлений может лишь тот, кто не слыхивал самолично легенд в детстве. А я слышал и опытом своим и чужим дознал впечатление ими производимое и суждения ими вызываемые: их воспитательное действие несомненно».